С недавних пор Кучики Бьякуя приобрел странную привычку, заставлявшую его порой усомниться в собственном душевном спокойствии.
Плотно задвинув легкие створки седзи, ведущих в его рабочий кабинет, он убедительно делал вид, что работает с документами подчиненного ему шестого отряда. А на самом деле…

***

- Ренджи! Стой, Ренджи!!! – пронзительный голос Рукии, требовательный и извиняющийся одновременно, заставил вздрогнуть ровный строй шинигами, удаляющийся в сторону разверзнутой пасти Сэккаймона.
Тяжело дыша, девушка бежала по белоснежным плитам, выстилавшим одну из площадей Сейретея, и молила лишь об одном: успеть, только бы успеть до того, как закроют врата.
Час назад поступило срочное сообщение – резкий всплеск активности Меносов в опасной близости от мира шинигами. Группа лейтенантов и сильнейших офицеров была направлена к месту конфликта для выяснения и удаления проблем. И, конечно же, Ренджи был одним из первых, кто смело и уверенно шел навстречу неизвестности.
А Рукия… В очередной раз она почувствовала свою никчемность. Укитаке-тайчо мягко, но доходчиво, пояснил, что это задание не ее уровня. А нии-сама… Бьякуя был предельно краток. “Ты не готова, Рукия”, - его слова даже не дали подумать о возможности сопротивления.
И вот теперь, задыхаясь от быстрого бега и переполнявших ее непонятных чувств, понимая, что такой поступок лишь бросает тень на имя Кучики, но как никакой другой подходит бывшей руконгайской девчонке, Рукия бежала за ним. За Ренджи, за ее Ренджи, который уходил куда-то далеко, в бой, в опасность и кровавую неизвестность исхода стычки. И до чего же ужасно было чувствовать, что она не могла пойти с ним, не могла просто идти рядом.
- Ренджи! Подожди, Ренджи! – ее очередной отчаянный зов окончательно разбил дружное построение. Пробиваясь между черными фигурами, словно багровое закатное солнце, стремящееся к горизонту, лейтенант шестого отряда в два шага оказался рядом.
- Рукия? – он удивленно смотрел на нее сверху вниз, нетерпеливо закинув на плечо верного Забимару. – Что ты здесь де…
Она так неожиданно бросилась к нему на шею, что Ренджи запнулся на полуслове. Тонкие изломы бровей подпрыгнули вверх, но тут же успокоено вернулись на место.
Уткнувшись носом в пахнущую терпким мужским запахом черную ткань формы, девушка прошептала:
- Возвращайся, Ренджи… Прошу тебя, возвращайся невредимым! – и она вскинула на него полные тоски, страха и отчаяния глаза, заставив зайтись его сердце бешеным стуком.
Он никогда не видел у Рукии таких глаз. Никогда не ощущал такого рваного ритма маленького сердечка и предательской дрожи всего ее храброго существа. И еще он никогда не задумывался о том, что иногда девушка хочет сказать ему то, на что никак не может подобрать нужных слов.
Краешком сознания Ренджи понимал, что всему нужно время. Особенно столь переменчивой и непостоянной субстанции, каковой является душа. Рукии нужно время, чтобы понять себя и подобрать те самые, нужные и важные, слова. Его же задача куда как проще – он просто должен вернуться.
Улыбнувшись той самой улыбкой, которая так красила его резкое, немного дикое лицо, он ответил, осторожно высвобождаясь из крепких объятий и легко касаясь пылающей щеки девушки:
- Я вернусь, Кучики Рукия, обязательно вернусь! – резкий поворот – и он вновь пошел вперед, стремясь занять положенное ему место. И в этот момент нужные, но вовсе не слова, нет, лишь мысль, родились в его душе.
- Я вернусь, Рукия. Вернусь и тогда… - врата с шумом захлопнулись, в то же мгновение испаряясь.
А Рукия долго стояла на пустынной площади и улыбалась, прижав ладошки к щекам.

***

Бьякуя переживал за исход миссии, но, несмотря на это, находил время для исполнения своих странных маленьких прихотей.
Он честно, изо всех сил, старался сосредоточиться на документах, но снова не получалось.
Две его головные боли в последнее время слишком часто давали поводы для продления жизни и без того почти бессмертного шинигами.

***

Рукия не находила себе места. Нетерпеливо расхаживая по просторным залам фамильного особняка Кучики, она то с надеждой смотрела, не появилась ли черная бабочка со срочным извещением, то отчаянно заламывала тонкие руки, давя в душе зачатки пока что беспричинного глупого страха.
“Ренджи, Ренджи, Ренджи!” – барабанной дробью отзывалось в голове, пульсировало горячо и упруго в висках, томилось еще неосознанной сладостью на искусанных губах.
“Ну где же ты, где? Я так…” – и снова не было слов, лишь взгляд, полный смутных желаний и тоски.

***

“Вернулся, Ренджи вернулся!” – радостной птицей сердце билось в груди, разгоняя волны сумасшедшего пульса по всему телу. Черная бабочка торжественно вилась над головой Рукии, медленно, но верно передавая информацию. И вдруг…
“Не может быть! Нет, нет, нет!”
Этот дурак, как всегда, влип. И девушка со всех ног бросилась к казармам четвертого отряда, где медики заканчивали колдовать над израненным Ренджи.
Нелепая ситуация – чтобы он, сильнейший из лейтенантов, был вот так запросто растерзан Меносом, - имела под собой довольно-таки убедительное доказательство. Смущенный собственный беспомощностью, но тем не менее воинственно нахмурившийся при виде Рукии, Рикичи был здоров и целехонек. А Ренджи…
Кучики-младшая лишь тихонько ахнула, падая на стул возле белоснежной больничной постели. И прошептала еле слышно:
- Рикичи, пожалуйста, дай мне побыть с ним…
Парнишка недовольно заворчал что-то под нос, но просьбу выполнил. Ему было неловко оставлять обожаемого лейтенанта в компании этой девицы. Память Рикичи еще никогда не изменяла, и почти все проблемы его красноволосого кумира были тем или иным образом связаны с этой печальной аристократкой.
А еще Рикичи не хватало понимания того, что иногда все те проблемы, что приносит мужчине женщина, ничтожно малы по сравнению с одним лишь взглядом, полученным в награду за все подвиги и страдания. Но каким-то шестым чувством мальчик чувствовал, что Рукия, в отличие от него, куда как нужнее фукутайчо в этот момент. И, затолкав ревностное обожание куда подальше, тихонько покинул палату.
Рукия сидела возле постели находящегося без сознания Ренджи очень долго. Солнце уже успело зайти, и на темном весеннем небе проглянули первые робкие звезды, а она все смотрела и смотрела на спящее лицо мужчины, считала полосы бинтов на широкой, мерно вздымающейся, груди и изредка поправляла и без того бывшие в полном порядке огненные пряди распущенных волос.
Руки Ренджи расслабленно покоились поверх одеяла, и черные зигзаги татуировок казались живыми в бледном свете растущей луны. Рукия скользнула взглядом к кистям, мысленно согревая каждый шрам на широких мозолистых ладонях бывшего руконгайца, и хотела подняться выше, к мускулистым предплечьям, но не смогла. Мерцавшие антрацитом росчерки-змеи будто бы преградили ей путь. И девушке не осталось ничего другого, как смотреть на эти руки и вспоминать, какими они были раньше.
Ренджи-мальчишка, крикливый и босоногий, вечно задирающий всех и вся, не обладал такими руками. Они были то очень грязными, то просто грязными, худыми, с выпирающими и сбитыми в кровь костяшками. И, конечно же, не обладали нынешней силой.
Ренджи-юноша, ученик духовной академии и один из самых способных молодых шинигами, обладал чуточку другими руками. Пропорционально вытянувшиеся пальцы крепко и уверенно держали рукоять меча, легко уходили на болевой прием почти в любой ситуации, с каждым днем набирали силу.
А Ренджи-мужчина… Рукия как-то заметила, когда же он стал мужчиной. Когда научился сдерживать безумные порывы ярости и воодушевления, осознал цену продуманных решений, овладел наукой достижения поставленных целей. И когда обзавелся такими вот руками – беспощадно сильными, загрубевшими в схватках, густо татуированными непонятными ей угловатыми грубыми линиями.
В ее душе все еще жил образ того мальчишки, который восхищенно смотрел на нее и тщательно прятал глаза. А в реальности был совсем другой человек – взрослый, испытавший слишком многое, чтобы перестать быть тем, кого она когда-то знала.
Но все же Рукия понимала самое важное. Как не изменились эти руки, они всегда делали лишь одно – защищали ее.

***

Бьякуя отдавал себе отчет в том, что терпимость к недостаткам ближних – это хорошо. Временами он даже старался причислить эту благодетель в раздел имеющихся в его личном, чрезвычайно скудном, списке хороших качеств. Но не в те моменты, когда вспоминал озабоченную непосильными думами нахмуренную физиономию своего лейтенанта и горестно-тоскливое выражение глаз младшей сестры.
В такие минуты Бьякуе хотелось зайтись в приступе надрывного, на грани с непростительной истерикой, смеха. Но его положению и авторитету приличествовало лишь сдавленно хихикать и комкать в руках так и недописанный до конца указ о чьем-либо продвижении по карьерной лестнице. И заодно краем уха слушать, не приметили ли слуги подозрительного поведения господина.
Глава клана Кучики, аристократ по рождению и воспитанию, просто представить не мог, как можно столько лет смотреть друг на друга откровенно влюбленными глазами и так и не найти нужных слов. Преступные, непростительные плоды руконгайского прошлого и вопиющей необразованности!
Ну ладно Ренджи. Этот увалень хоть и исхитрился достичь звания лейтенанта не у кого-либо, а у Кучики Бьякуи, впервые оценившего человека низкого происхождения, но не ушел далеко от прошлого себя.
Но Рукия, Рукия!
Бьякуя цинично хохотал, осознавая, что сорок лет лучшего из возможных в Сейретее воспитания не сделали из ободранки принцессу.
Радовало одно – для бродяги она всегда была и будет звездой.

***

Десятый лист был безжалостно скомкан и отправлен в плетеную мусорную корзину в компанию предыдущих девяти страдальцев.
Десять изначально чистых и нетронутых неразборчивыми каракулями листов так и не нашли свой последний приют в плотном конверте с печатью шестого отряда. А многострадальный лейтенант вышеуказанного подразделения Готэй потянулся за одиннадцатым.
- Ренджи, - привычно спокойный голос капитана остановил разукрашенную татуировками руку на полпути.
- Да, тайчо? – уныло висевший в последние несколько месяцев красный хвост слабо трепыхнулся, когда Ренджи поднялся в ответ на обращение Бьякуи.
Кучики встал со своего места и подошел к лейтенанту, забирая у него пачку бумаги, письменный прибор и образец письма.
- Я сам все напишу, Ренджи, а ты иди прогуляйся.
Ну, наконец-то! Хоть на секунду пропало безнадежно-угрюмое выражение лица неудавшегося писаря – сменилось неподдельным удивлением.
- Тайчо? – Ренджи отчаянно перебирал в уме даты ближайших красных дней календаря, но тщетно. А капитан был неумолим.
- Я сказал, иди, прогуляйся, пока не перевел мне всю бумагу. Вольно, фукутайчо!
И уже подходящего к двери Ренджи нагнал тихий, но отчетливо различимый голос Кучики-тайчо:
- Ренджи, ты можешь делать все, что хочешь – сохнуть, чахнуть, впадать в депрессии и портить бумагу в умеренном количестве. Лишь бы это не отражалось на моей сестре, - парень замер, не веря услышанному. Но Бьякуя не был бы Бьякуей, не добавь он:
- И еще – поговорить с Рукией я разрешаю тебе лишь один раз. Знаешь ли, мне ее душевное равновесие куда как важнее твоего…
Раскрасневшийся, донельзя сбитый с толку и думающий лишь о Рукии, Ренджи вылетел из казарм шестого отряда.
И, конечно же, никуда не пошел – слов не было.

***

Рукия решительно затянула пояс на своем любимом лиловом кимоно и вышла из поместья. И пусть она совершенно не представляла, что и как говорить, было ясно одно – молчать дальше нельзя. Это молчание, беспомощное и до неприличия требовательное, убивало ее, высасывало все силы и не давало жить свободно. Неосознанные слова роились в ее душе густым гудящим облаком, но вылепить из него нечто вразумительное было совершенно невозможно. И потому девушка шла к нему – больше никто не мог помочь ей разобраться во всем этом бессловесном ужасе. Он был истоком и устьем одновременно, причиной и следствием, началом и концом.
Солнце в очередной, несчетный раз садилось где-то позади холма Сокьеку, когда Рукия несмело постучала в одну из многочисленных дверей казарм. Тишина стала ей ответом. Девушка постучала еще раз, и еще, но все та же тишина настойчиво продолжала стоять между ней и ее целью.
Коротко выдохнув, Рукия толкнула оказавшуюся открытой дверь. И в тот же миг чуть не выскочила обратно – накинув на растрепанные мокрые волосы полотенце, в одних штанах, Ренджи выходил из ванной комнаты, задумчиво насвистывая. Конечно же, он заметил свою гостью. Вместе с ней, маленькой и неприметной, в темный коридор тайком прошмыгнуло ласковое тепло закатного солнца.
Через пару минут, старательно не глядя друг на друга в открытую, лишь урывками, пребывая в полной уверенности собственной хитрости, они пили чай, изредка обмениваясь ничего не значащими фразами.
Ренджи оделся, прикрыв испещренный черными узорами торс, и неловко держал огромными пальцами крошечную фарфоровую чашечку, пряча все свои мысли и чувства за ее робкой округлой тень. И Рукия, обжигаясь торопливо проглоченным чаем, пыталась посмотреть ему в глаза. Но не получалось – она снова спотыкалась об эти змеиные сплетенья узоров на плечах и предплечьях мужчины.
Когда заварочный чайник сиротливо показал свое глиняное дно, когда солнце покинуло этот мир почти наполовину, когда нужные слова так и остались неосознанными и невысказанными, Рукия поднялась. Тихо попрощалась с непривычно молчаливым Ренджи и направилась к выходу. Но задержалась на пороге, сделав последнюю, отчаянную попытку, достучаться до правды.
- Ренджи, послушай, мне… Мне хотелось бы столько всего сказать тебе, но я не могу найти нужных слов, - начала она, стоя на пороге и пряча взгляд в ослепительном свете закатного солнца.
- Наверное, я никогда и не найду их. Прошу, не вини меня… Просто знай, что мне не хватает… - она перевела дух, а затем выпалила быстро-быстро, на одном дыхании, окончательно смущаясь и непроизвольно сжимая тонкие плечики. – Помнишь, как ты смотрел на меня давным-давно, там, в Руконгае? Это было будто бы жизнь назад… Мне не хватает тех взглядов, Ренджи. Мне не хватает тебя…
Молчание вновь воцарилось в небольшой квартирке лейтенанта. И в этой оглушительной тишине шелест приближающихся шагов бил по барабанным перепонкам, приковывал Рукию к месту. И горячая тяжелая ладонь Ренджи, сжавшая плечо, окончательно обездвижила ее, даря и страх, и радость, и бешеное волнение горячей крови, и дрожь в ногах, и…
И долгожданные слезы радости в уголках счастливо сияющих черных глаз.
И ответы на все вопросы.
И нужные слова, кажется, нашлись.
- Рукия, - его голос был так близко, что осознание этой близости пугало, завораживало, подчиняло... – А ты понимаешь, Рукия, что теперь мне мало взгляда?

***

Бьякуя старался показать самому себе, что совершенно не замечает непозволительно позднего часа – большая стрелка только что перевалила вторую от полуночи отметку.
Мужчина хихикнул, уже в который раз за этот вечер сравнивая себя с закореневшим ханжой. Сидит в кабинете главы клана, по-прежнему делает вид, что работает с документами, а на самом деле…
А на самом деле придумывает торжественную речь для завтрашнего разговора с двумя его головными болями.
Рукия до сих пор не вернулась домой, уйдя гулять с чрезвычайно озабоченным видом. Да и Ренджи, судя по всему, позавчера так и не удосужился выяснить отношения с сестрой своего грозного тайчо, памятуя о страшном условии.
Бьякуя расплылся в довольной улыбке, представив, как завтра утром отчитает младшую сестру за непростительное для аристократки поведение, как упрекнет густо краснеющего фукутайчо в потакании своим низменным страстям, а потом пойдет в вышестоящие инстанции – ставить всех перед фактом скорой свадьбы одной из Кучики с красноволосым нищебродом.
Конечно, его терзали смутные сомнения, что нужные слова эти двое подберут еще ой как нескоро. Но это было уже совершенно неважным.
Бродяга дотянулся до звезды. Или же звезда скатилась ему прямо в ладони – не суть.
И пусть по-прежнему будет мало взгляда и совсем не будет подходящих слов - у них впереди теперь вся жизнь.